​

Носов Егор Иванович

Родился 7 февраля 1920 в деревне Чермаши Черновского района Тульской области. До войны окончил 4 класса школы. Работал на спиртзаводе учеником смазчика, смазчиком, слесарем-сантехником, после окончания курсов кочегаров — кочегаром. 30 сентября 1940 года был призван в ряды Красной Армии Чернским райвоенкоматом Тульской области. Сентябрь 1940 г. - Июнь 1941 г. - служба на Карело-Финской границе в составе 4-й отдельной стрелковой роты пограничных войск. Июнь 1941 г. - Июль 1941 г. - училище пограничных войск на станции Васкилово, курс командира отделения, курсант. 13 июля 1941 г. - 28 ноября 1941 г. - 105-й партизанский отряд (действовал на территории Ленинградской, Псковской и Новгородской областей), партизан. Ноябрь 1941 г. - Декабрь 1941 г. - 86-й отдельный эксплуатационный стрелковый полк, Ленинградский фронт, солдат (обслуживание «Дороги жизни» на Ладожском озере). 10 декабря 1941 года ранение в щеку и в руку на Ленинградском фронте, затем на излечении по ранению. Весна 1942 г. - Март 1943 г. - 219-й стрелковый полк 11-й стрелковой дивизии, 2-я Ударная армия, Волховский фронт, старшина роты, командир отделения. 11 марта 1943 года ранение в коленный сустав на Волховском фронте. Затем на излечении в госпитале в Рыбинске. В 1943 году вступил в члены ВКП (б). 1943 г. - февраль 1944 г. - 930-й стрелковый полк 256-й Нарвской Краснознаменной стрелковой дивизии, Ленинградский фронт, командир пульрасчета 2-й пульроты, старшина роты. 16 февраля 1944 года ранение в плечо на Ленинградском фронте.1944 - март 1945 г. - 184-й стрелковый полк 56-й Пушкинской стрелковой дивизии, Ленинградский, 2-й Прибалтийский фронты, старшина роты. 6 марта 1945 года ранение в руку на 2-м Прибалтийском фронте. Затем на излечении по ранению в городе Резекне Латвийской ССР. После окончания войны служил завскладом госпиталя, в ленинградской военной комендатуре, помощником коменданта Ленинградской военно-морской академии имени С.М.Кирова. 21 октября 1947 года демобилизован. Старшина.

Награжден орденом Красной Звезды, медалями «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»

- Егор Иванович, расскажите для начала вашу биографию до призыва в армию. Где родились, учились, работали?

- Ну про довоенную жизнь что можно тебе рассказать? Где я родился? Родился я в Тульской области, в Чернском районе, в деревне Чермаши, как она называлась. Родился там в 1920 году. Семья наша была большая, нас семь человек детей было. В другой деревне была начальная школа. Так нас, помню, всех деревенских таких ребятишек, собирали и возили туда на лошадях в школу. Особенно зимой было трудно ездить в школу. В школе нас и кормили: обычно давали пол литра молока, булку, хлеб, ну и кашу какую-нибудь тоже давали: или гречневую, или пшенную, или же рисовую. В школе у нас был свой огород, там мы ручным трудом выращивали и пололи морковь, свеклу, огурцы и всякие овощи. Обеспечили школу дровами сами родители: сначала заготавливали, затем отвозили. Но потом мои родители переехали в другое место, туда, где был Федоровский спиртзавод, там поблизости школы не было, и больше я учиться не стал. Так эта школа и не закончилась у меня тогда: осталось всего четыре класса. Только потом, уже после войны, я получил образование. И тогда я устроился на Федоровский спиртзавод кладовщиком. Но там на этой должности любой мог работать. Там спирт гнали. После выгонки делали такую барду и наливали в ведра. И вот я около них стоял и по талонам отпускал все это дело. Спирт наливали в ведерко, а я только считал: сколько по талонам отпущено. Вот такая была у меня работа. Потом я оформился на паровую машину смазчиком. Сперва даже учеником был. Потом стал работать непосредственно на этой паровой машине. Учился в школе ФЗО, которое на предприятии было создано и где учили специальностям. Потом, когда окончил, работал слесарем-сантехником, механиком. Потом кончил курсы кочегара. И призвался в армию уже со специальности кочегара. А когда военкомат поставил на учет, выяснилось, что нет образования, и мне сказали: «Учиться!» И приписали меня тогда к учительнице одной, жене главного механика, она была математик. Сдал я ей экзамены за пятый класс. Она давала мне задания по арифметике, по русскому языку. В 1940 году, в сентябре месяце, после подготовки, после сдачи значков «Ворошиловский стрелок», «ПВХО», «Готов к труду и обороне», после того, как сдал экстерном экзамены за пятый класс, только после этого, как я сдал все это, меня взяли в армию только. А сейчас всех наркоманов, всех хулиганов собирают в армию. Поэтому сейчас, глядишь, и армия-то безобразная стала. В иной раз, бывает, подумаешь: а ведь начнись война — перебьют всех как куропаток.

- Значит, вы начали служить в 1940 году. А в каких войсках вы служили?

- Служил я на пограничником, на границе с Финляндией. Еще учился немного, и войну застал уже старшиной роты.

- Каким был распорядок солдатского дня, когда вы служили в армии в довоенные годы?

- Подъем объявлялся в 6 часов. Потом, после этого, у нас начиналась уборка кровати. Дежурный все этим командовал. Кричал: «Рота, подъем!» Все вскакивали, обувались. На это отводилось где-то 10-15 минут. Это на подъем, значит, столько времени отводилось. Вот, кровать заправляли. Потом по команде выходили на физзарядку. Потом в туалет, если кому надо было, ходили. Потом было личное дело. Потом был осмотр. Там по номерам осмотр у нас проводился. Был осмотр опрятности, был осмотр оружия, был осмотр противогазов, ну, в общем, осматривали все у нас военные, как и положено. Потом было умывание, после шли мы на завтрак. Потом, после завтрака, занятия у нас проводились. Какие там были занятия? Занятия были тактические, строевые. Там уже это все по расписанию проводилось. На стене расписание висело. Потом был обед. После обеда объявлялся «тихий час». Мы тогда ложились и сразу засыпали. После этого, значит, обратно на занятия шли. Или техчасть была. Там оружие изучали, в противогазах тренировались, все это было смотря по тому, какие дисциплины были на день назначены. После этого ужин объявлялся. Ну и потом, после ужина, отводилось личное время. В это личное время кто письма писал, кто читал, кто в шахматы сражался, кто анекдоты травил где-нибудь в красном уголке. И потом, в 11 часов, объявлялся отбой. После отбоя, если кто получал наряд, тот и шел получать наряд. Например, картошку чистить на кухне.

- Вы сами в наряды попадали?

- Это было уже после войны. А до войны этого не было. Могу об этом рассказать. Служил я тогда в комендатуре в Ленинград-Московске. И мне десять суток дали за хулиганство. Ну а как понять — хулиганство? Был такой парень — Василий Иваныч. Он милиционером был. Ему во время одной потасовки в руку ножом попали. А до этого был случай в ресторане «Московский» на Лиговском проспекте, недалеко от Московского вокзала. Милиционер этот там тоже был. Там так получилось, что люди повздорили, а один взял да и этому милиционеру ножом шурнул. Я-то ушел пораньше, а их-то забрали. Ну и я немножко постоял здесь, ну и пошел после всего этого в отдел милиции. Мне там надо было взять парня, который ходил в наряд. И когда пришел, этот милиционер Василий Иванович и сказал: «А этот тоже там был!» И меня в «кутузку» посадили. Так вот, после всего этого мне комендант за это десять суток гауптвахты дал в Ленинграде. Это уже после войны было.- Чем вам начало войны запомнилось? Расскажите о том, как начинался ваш солдатский путь.

- Ну вот, когда началась война, я уже отслужил полтора года. Ведь я призвался в армию, я говорю, в 1940-м году, 30 сентября, а началась война в 1941-м году. Служил я пограничником на границе Карело-Финская. Потом, когда началась война, нас сняли с границы, а на смену нам пришли эти регулярные части — пехота. Нас сняли и направили в ленинградское училище. Оно располагалось на станции Васкилово. Там мы месяц поучились. Готовили нас там как группу подрывников для роботы в тылу противника. Потом нас погрузили на машины и повезли в Ленинградскую область, в район Ляли, Пскова, Новгорода. Выбрасывали нас непосредственно в Лядский район Псковской области. Там нас оставили для формирования партизанских движений. Мы вроде в этом деле как костяк были. Ведь когда отступали наши войска, то оставались и окруженцы, и работники этих организаций, таких, как прокуратура, милиция, всякие там партийные работники. И вот нам была поставлена нам основная обязанность: сколотить вокруг себя из них, из этой группы лиц, партизанский отряд. И вот мы с 13 июля по 28 ноября 1941 года находились там, в Псковской области, в Ленинградской области, в Новгородской области, в районе Ляли. А вышли мы впоследствии к Волховстрою, туда, где было руководство всего движения партизанского. Группа наша, которая выбрасывалась, состояла из пятидесяти человек.

- Несколько вопросов по вашему пребыванию в партизанском отряде. Помните ли вы свой первый бой?

- Помню, свой первый бой я помню. Это было на второй день нашего прибытия в тыл немцев. Расскажу с самого начала. Это сейчас гражданское население такое распущенное, что люди считают, что все можно. А довоенное наше воспитание было совсем не такое. Когда началась война, мы только думали: «Как это можно в живого человека стрелять, хоть он и враг?» Были не готовы к тому, чтобы во врага стрелять. Вот такое было первоначальное ощущение. А потом был первый бой у нас в партизанах. Тогда нам приказали пропустить мотоцикл, потому что за ним шла штабная машина, которую надо было захватить. А мы, как его, получилось так, что не вытерпели и задержали мотоцикл. На нем ехало два немца: один был за рулем, а другой — сидел в люльке. И вот мы их, как говориться, подбили. А надо было их пропустить. Когда мы их подбили, штабная машина развернулась и удрала от нас. И так получилось, что мы не выполнили своего задания. И когда посмотрели на мотоцикл, то увидели, что там полно всяких продуктов в люльке. Видно, магазин они, эти немцы, перед тем награбили: там были и детские игрушки разные, и пеленки-распашонки, и печенье. После этого наше отношение совсем по-другому стало к ним. Не стали жалеть, уже не думали о том, убить - не убить немца. Задача была такая: убивай — или он тебя убьет.

- Как назывался ваш отряд и кто им командовал?

- У нас был 101-й партизанский отряд. Командиром его был капитан Иванов, а потом у нас большой сводный был создан. Нам же тогда дали задание, чтобы из всяких там отстающих организовать партизанский отряд. Ну из тех, которые отстали от эвакуации, из солдат, которые попали в одиночку. А когда вышли оттуда 28 ноября, организовался сводный партизанский отряд, и командовал им такой Тимошенко. Когда организовывался отряд, помню, с нами был еще такой Шутов Николай Васильевич. А всего было нас тогда пять человек, которые отряд организовывали.

- Когда в партизанах были, какие в основном задачи выполняли? С пленными имели дело?

- Там больше всего мы дороги минировали. А пленные зачем нам были нужны? Кто их обувать-кормить будет в партизанах? Мы снабжались с тыла. Так что они не нужны были. А так боев таких в партизанах не было. В основном мы налеты делали, обычно ночные. Было еще такое, что немецкие отряды у местного населения отбирали сено для лошадей, заготовленные в деревнях, отбирали хлеб. Так вот, оставались ночевать. Наша задача была их спугнуть, чтоб они не выполняли своей работы.

- Куда вы попали после партизанского отряда?

- Потом я попал в запасной полк. А после этого мы попали не на передовую, а на «Дорогу жизни» такую, как называлась единственная дорога, которая шла в блокадный Ленинград, это в районе станций Войбаколо, Кобоны, Жихарево. Вот мы должны были обслуживать эту дорогу. То есть, ну в чем заключалась наша задача? Мы должны были делать так, чтоб она была проездная. Чтобы снегом, например, ее не заносило. Там мы пробыли с 28 ноября по самое начало 1942 года. Так что был я на этой «Дороге жизни». Ее снегом заносило, а мы и днем, и ночью следили за тем, чтобы она была проездная. Ведь снабжение Ленинграда было только через эту дорогу. Там, я говорю, были станция Войбаколо и станция Жихарево. В Жихарево парк был. Там приходили вагоны и выгружали ящики и туши, которые хранились. Машины приходили и вывозили по этой дороге всю эту продукцию в Ленинград. И вот я следил там, чтобы дорога была в порядке и чистой. Там же меня в первый раз ранило. Ранило меня в районе Войбаколо и совхоза Красный шум, в районе деревни Падрила такой. Там меня в первый раз осколком ранило в руку, палец отбило, и еще в щеку попало. Фуфайка спасла меня тогда — иначе раздолбило бы всего. Лечился после этого я в госпитале. После переформирования я попал в 11-ю стрелковую дивизию, она Воевала на Волховском фронте в таких местах, как Назия. Мга, Зыряны, жихаревские поселки. В 1943-м году, в январе месяце, мы соединились с Ленинградским фронтом. Ленинград был в кольце окружения. Началось потом наступление по прорыву блокады, это было 12 января 1943 года. А меня 18-го числа ранило в коленный сустав. Осколок от ранения и сейчас сидит. Каждый год место, куда ранило, болит. Предлагали мне операцию сделать, удалить этот осколок, но я отказываюсь: а вдруг стану не ходячий? После ранения лечился в госпитале в Рыбинске. Потом я попал в 256-ю стрелковую дивизию, которая участвовала в освобождении и окончательном снятии блокады Ленинграда. Был я там в 930-м стрелковом полку. После прорыва немец стал отступать. Мы участвовали в освобождении Новгорода. После Новгорода стали мы продвигаться сюда вот, в сторону Сланцев. Это — уже в сторону Эстонии, в сторону Нарвы. В феврале месяце 1944 года, 16-го числа, меня ранили с автомата в плечо. Так что я в июле месяце непосредственно не участвовал в освобождении Нарвы. Меня до этого освобождения в 1944 году ранило. Хотя мы должны были взять город еще в феврале 1944 года. Видишь ли, тогда пытались все город взять, но так растянулись, что после снятия блокады Ленинграда все тылы отстали, все время была такая слякоть, что шел то дождик, то снег, то мороз, так что состояние у наших войск было такое не боевое и город взять не смогли. Некоторые за это время по ранению выбывали. Так ослабли, что под город пришли уже настолько ослабленными после снятия блокады, что не смогли тогда сразу взять Нарву. Взяли ее только в июле месяце, уже после подготовки, когда части сформировали и новое пополнение пришло. Вот только тогда, в 1944 году, в июле месяце, ее и освободили. Потом я лечился в госпитале, после попал в 56-ю Пушкинскую стрелковую дивизию. И четвертое ранение я получил в 1945 году, в марте месяце, 6-го числа, когда в составе этой дивизии мы воевали в Курляндии под Тукумсом. И после этого ранения под Тукумсом я, по сути дела, больше не воевал. Когда объявили о конце войны, я сидел на столе и слушал радиоприемник марки «Украина». И по нему нам объявили, что война кончилась. Это было в 1945-м году, 8-го мая. Так что я после этого ранения больше не участвовал в боях.

- Храбрость вообще была на фронте?

- Храбрость была и глупая, храбрость была и оправданная.

- А как понять — глупая?

- Ну вот, к примеру, на передовой давали нам по сто грамм. Называлось это - «фронтовая». Один пьет, другой нет, а любит чай. Ну и некоторые меняли чай на этих «сто грамм». Так кому-то выпадало не сто, а двести и даже триста граммов. Выпьет — и сделает какую-нибудь глупость. А снайпер этого только и ждет. И ты «готов». Такие глупости были, конечно.

- Какими наградами вы были отмечены?

- Из боевых у меня орден Красной Звезды есть, есть медаль «За оборону Ленинграда». Был я также награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. После войны я получил еще два ордена - «Знак Почета» и Трудового Красного Знамени.- Я так понимаю, орденом Красной Звезды вас наградили во время войны. За что?

- А я его получил за участие в прорыве блокады. Только не одного меня наградили за это дело. Там много было награжденных. Мы тогда отвлекли пулеметную точку. Было не пройти. А там мы подали инициативу, чтобы нашим можно было зайти с другой стороны. Отвлекли внимание, чтобы немец туда-сюда стрелял. Как это у военных эта вещь называется — это был правильный маневр боя, привлечение основного внимания на себя от основной массы, чтобы другие войска продвинулись. Но там еще, кроме всего прочего, награждали тех, кто был ранен и участвовал в боях. Короче говоря, за участие в боях людей награждали. Вот меня за это дело и наградили.

(Данные, опубликованные на сайте «Подвиг народа». Из представления старшины Е.И.Носова к награждению орденом Красной Звезды: «Товарищ Носов, действуя с 5 стрелковой ротой огнем своего пулемета обеспечил продвижение вперед нашим пехотным подразделениям, также в бою в районе деревни Видгощь 23 января 1944 года подавил 2 огневые точки противника, подбил 1 автомашину и 1 автомотоцикл, при этом уничтожено более 15 солдат и офицеров противника. Ходатайствую о награждении т.Носова орденом Красной Звезды. Командир 930 СП подполковник Подлесный, начальник штаба подполковник Степин. 29 января 1944 г.»)

- Вы сказали, что в годы войны вы были четырежды ранены. За каждым таким ранением должна скрываться какая-то история. Не могли бы вы вспомнить обстоятельства, при которых вы были ранены?

- Ну первое ранение я получил в самом начале 1942 года в боях за совхоз Красный шум, в боях за железнодорожную станцию на Ленинград Войбаколо. Я попал тогда на обслуживание «Дороги жизни» такой. Так мы должны были следить, чтоб она чистой была. А тут такая пурга началась неожиданно. И дорогу в результате этого занесло. Трактор таскал угольники, набросанные камнями для тяжести, и ими расчищал дорогу. И вот, однажды как-то этот трактор попал на минное поле. Как он туда попал? Кто его знает? Но мины были там. А мне как раз в это время, когда он на мину попал, надо было прицепить к нему, к этому трактору, угольник, потому что трактористу же было не видно ничего. Ну я и подошел спереди и стал показывать, куда ему надо повернуть трактор, чтобы я смог угольник прицепить для тяжести. А он, оказывается, на мине в это время стоял. Он повернулся, и все пошло на меня. Хорошо, что на мне полушубок, фуфайка и шуба были. Осколок шубу пробил и меня ранил в грудь. Видишь (показывает), черное пятнышко от осколка и сейчас осталось. Порох туда забило. И еще тогда же осколки по пальцу прошлись: кончик его отбило. Но все равно с отбитым пальцем я стрелял позже, признали меня все равно годным к строевой службе. Второе ранение я получил в 1943 году вот при каких обстоятельствах. В общем, мы шли на фронт двое. А что мы несли? Что и положено. Обязанности старшины роты на фронте были такие: обеспечить питанием солдат на передовой. Ну и мы вдвоем шли с одним солдатом на передовую. И нам попались двое, которые как раз шли с передовой. Ну обычно когда я встречал тех, кто с передовой шел, обычно такой завязывался разговор: мол, как там дела-то, на передовой? Мы стояли так: двое туда, а двое — сюда. И в этот момент начался минометный обстрел. А минометы, с которых стреляли, были такие маленькие. В результате этого одного убило сразу, меня в колено ранило. А двое так и остались невредимыми. Вот таким было первое ранение. Это было в январе 1943 года в районе Синявино, это — под Ленинградом. Третье ранение я получил уже здесь, под Нарвой, в феврале 1944 года. Произошло это так. Это было на дороге Псков — Луга. Так мы оседлали ее, эту дорогу, и немец по ней отступал на Псков. Там было власовское формирование. И там одного старшего сержанта где-то ранило что ли в живот. Где и как — я этого, в общем, не знаю. Я его взвалил к себе на спину и понес. Автомат у меня был закрыт им. Поворачиваюсь, смотрю: фриц стоит. Я повернулся и пошел от него. Он крикнул: «Хальт!» Но у меня был закрыт автомат, и я пошел дальше. А он в правое плечо с автомата рубанул. И ранило меня в правую лопатку. Меня спас товарищ, которого я нес: почти все пули пришлись в него. А четвертое ранения я получил уже в Курляндии, когда воевал в 56-й дивизии, под Тукумсом. Дивизия пришла сюда и участвовала в этих боях как раз после Риги. Пришла, значит, на Курляндский полуостров. Это было 6-го марта 1945 года. Тукумс и Либава — это были порты в Латвии. Тогда меня ранило осколком в руку. А получилось это так. Части, которые там были, должны были в наступление на Либаву первыми пойти. А мы должны были в этот прорыв зайти. Стало светать. Начался обстрел. Но этот обстрел был так периодически. Так стреляли время от времени. И только образовалась эта воронка, как говориться, еще дымок шел, как я в эту воронку и прыгнул. А следующий снаряд, который попал, разорвался недалеко от той воронки, где я был. Так вот, от того снаряда осколок полетел в мою воронку. И вот меня осколком ранило. Он остался у меня здесь, мне его в Резекне в госпитале удаляли.

А была, кроме того, у меня еще во время войны получена и контузия. А контузило меня в 1943 году под Вороново. Это было после наступления, когда мы в 11-й дивизии воевали. Дали нам, как это называлось, подкрепление: танки. Пять штук танков было нам дадено. Но не дошли до передовой: их подбило. Потом, позже, уже к окончанию этих боев, эти танки мы заняли. Мы их использовали для боя. Кто как снайпер туда залез, кто — как автоматчик, кто — сел за пулемет. А мы заняли пулемет на колесиках «Максим». И наша цель была такая: в дозоре быть, то есть, не открывать огня, а ждать момента и в случае наступления первыми взять на себя бой. Дело было под вечер. Начался артобстрел. А днище водителя в танке, где я находился, было открыто, люка не было. Ну вот, я опустил ноги в люк, а спиной остался в башне, и так как бы прилег в танке. И тут снаряд попадает под днище танка и воздушной массой своей срывает башню от танка. Меня тогда контузило. 21 день после этого я не слышал вообще. Потом потихоньку отошло. На левое ухо я 21 день не слышал, а правым — две недели не слышал. Но в госпиталь я не попал после этого, так в роте, как говориться, отсиделся. Вот все и похождения мои: с начала войны и до конца. Так что я прошел войну от корки до корки.

- Вы четыре раза лечились в госпиталях. Не могли бы вы сравнить качество обслуживания в них?

- Лечили нас в госпиталях хорошо. И кормили тоже хорошо. В школах они были приспособлены. В клубах, в таких зданиях госпиталя приспосабливались. Если в городе были больницы, то больницы были заняты ранеными. А так чем мы занимались госпитале? На процедуру ходили, а большинство спали. Разговаривали. Размещались мы в комнате, где было 5-6 кроватей. Помню, и анекдоты травили, и рассказывали, вспоминали, кто в каких боях и где участвовал. И я рассказывал: без этого не может быть...

- Кстати, а какие обязанности вы в качестве старшины исполняли на передовой? Насколько успешно?

- Ну как какие обязанности у меня были? Обязанности были такие: обеспечить солдат питанием и обмундированием, боеснабжением во вверенной тебе роте на передовой.

- Как строились отношения на фронте?

- А тогда не было ни дедовщины, ничего такого, что сейчас в армии происходит. Сейчас я послушаю иногда новости и удивляюсь: как может младшего тебя по возрасту и по званию можно лупить, как можно драться? У нас этого и в помине не было. Нас солдаты уважали ми мы солдат уважали. Считали, что он, ну этот солдат, такой же, как и ты. Хотя ты и старший по званию, старший по возрасту, считали все равно: солдат есть солдат. Относились друг к другу по-уставному, как это было положено. Приходили до войны, помню, с деревни, с гражданки, все это наше богатство в виде посылок: орехи, мед, масло, где консервы, где печенье. Ну и курево тоже было. Посылка есть посылка. То, что соберут тебе дома, то и отправят. Так никогда это не пряталось, все это делилось поровну. И у этой посылки только название такое было: посылка. Она в этот же день ликвидировалась, все раздавали товарищам, угощали командира, и никогда такого и не было в уме, чтобы это прятать от кого-то. Вот так вот тогда в армии и служили. А сейчас в армии дедовщина. А тогда было уважение к подчиненным, выполнение приказов старшего по званию.

- Что за люди были ваши солдаты?

- Ну они были со всего Советского Союза. Но у нас хорошо было: попало к нам 49 человек с одного района, с одной области- О командирах ваших что можете сказать?

Н.Носов. Кого я помню из командиров что ли? Был такой старший лейтенант Кондратьев, он был командиром роты, был младший лейтенант Решетников, он прибыл к нам командиром взвода после окончания училища. Был еще командиром взвода у нас Феофанов. Но Феофанов погиб. А командира роты Кондратьев ранило: пуля прошла ему по спине. Я тогда свел его в тыл. А ранило его, значит, вот так. Мы остались на ночлег. Уже день тогда кончался. Уже Нарвское было направление, мы где-то перед Сланцами стояли. Подбили мы тогда одну немецкую машину со снабжением каким-то. Там воинская часть у противника где-то стояла, и вот, он, этот шофер, вез продукты туда. И вот мы, когда машину подбили, ее разгрузили, взяли продукты,  сели, развели костры и чай пили. Кто там печеньем заедал, кто колбасой. У кого что было, тот тем и заедал. Вдруг один из наших кричит: «Бронетранспортер!» А мы как раз на этой дороге, по которой он шел, сидели. Мы перегородили ему дорогу, остановили. Из бронетранспортера стали выскакивать  кто поляк, кто чех, но немцев среди них не было. Кричат: «Сибирь, пан.» Возможно, в это время и кто-то из наших стрельнул, но факт тот, что в это время ему по спине прошла пуля. А том вот еще что мне запомнилось. Я взял тогда аккордеон и оставил его между тремя березками, а сам повел старшего лейтенанта в медсанбат, ну туда, где собираются раненые. Там обычно со всех рот собирались. А потом туда приходила машина или повозка, туда раненых погружали и увозили дальше в тыл. И вот его, этого старшего лейтенанта, ранило. И вот, в это время, пока я отводил ротного в тыл. Аккордеон забрали. После войны в Нарве на встречах ветеранов я познакомился с Костей Ополченцевым. В годы войны он был начальником связи 930-го стрелкового полка, в котором я был. Во время войны он был ранен в руку. Потом, после войны, у него пошла гангрена, и ему руку обрезали до локтя. У него уже все там нарушено было. И он умер. Он в городе был начальником городского узла связи. Так вот, когда встречались и вспоминали войну, я рассказал о случай с аккордеоном. А он сказал: «Так это мои связисты его взяли тогда его!» Ополченцев рассказывал, как проходили эти бои под Нарвой. Однажды одним снарядом накрыло весь штаб. И они все погибли: и командир полка, и начальник штаба полка. А он остался жив. Уже 58 лет прошло с тех пор.

- О политработниках что можете сказать?

- Обычно они проводили занятия. Я имею в виду довоенное время или то, когда формирование было. А во время боя их тоже большинство приходили на передовую и воевали с нами. Ну рассказывали они нам про события международной жизни страны, о том, какое на других участках фронта положение, вот и все.

- В свободное время чем на фронте занимались?

- Во время войны такого свободного времени не было. А до войны было так, что кто в кино ходил, кто в увольнение ходил, кто в бильярд играл, кто в домино играл. Кто на что способен...И анекдоты рассказывали. У нас один, когда мы во время войны на формировании стояли, бухгалтер орловский был, свои похождения рассказывал. Не знаю, прибавлял он чего в своих рассказах или что, но его рассказа на всю ночь хватало, так, что все засыпали про него. Рассказывал, куда он там ходил, где и с кем гулял. Без анекдотов не бывает. И я рассказывал. Без этого не может быть. Но их много масляных таких было, знаешь, некрасивых таких.

- О потерях что можете сказать?

- Ну вот я тебе говорю, что тот старший сержант, которого я нес на себе, погиб. Вот на общей фотокарточке, которая у меня сохранилась, есть такой Богуш Петр, он тоже погиб. Он у нас писарем в роте был. С ним мы были непосредственно в запасном полку.

- Как писарь этот погиб?

- Под Тукумсом при наступлении он погиб.В атаку шли, в общем. Это было в Латвии. Там наша 56-я дивизия воевала после освобождения Риги. А погиб он при наступлении на хутор в Латвии, значит. Звали его Богуш Петр.

- А как наших убитых хоронили?

- А для этого дела похоронные были комиссии специальные.

- Что можете сказать о роли случайности на фронте?

- Так вот я говорю: был случай в танке. Там должна была быть явная смерть. Снаряд попадает под днище танка, воздушной волной башню срывает, (а башня тяжелая, для этого же надо силу иметь), а я, как ни странно, после этого остаюсь в живых. Танк был уже подбитый тогда. А мы его забрали как наблюдательный пункт для дозора. И второй случай такой был у меня, когда я нес старшего сержанта на спине, и фриц с автоматом стоял. И вот мы друг на друга так смотрели. Он автомат держит, а мой-то автомат закрыт. И руками-то я держу раненого. Вот он поворачивает свой автомат. Я поворачиваюсь от него. Он тогда кричит: «Хальт!» И дает автоматную очередь. Короче говоря, меня этот старший сержант и спас. Он его добивает, а меня только в плечо ранит.

- Старшиной роты вы до самого конца войны и были?

- Да, после того, как поучился в училище под Ленинградом, в Васкилово, так им и стал. Так что начиная с 1941 года я был старшиной роты.

- Кормили вас как на фронте?

- Сухой паек, например, на фронте нам выдавали. Туда входило сахар, колбаса, печенье, галеты (такие, как печенье, только несладкие, опустишь, бывает, в кружку, так она толстая станет).

- Женщины встречались на фронте?

- Они появились только во второй половине войны. А так до войны не было у нас женщин. Вообще их не было. Если и были, то прачками и где-то совсем в стороне были. А в сапожных мастерских солдаты были, портными тоже солдаты были. А только в самом конце войны появились как санинструкторы они. Иногда некоторые солдаты с ними и заигрывали, дружили. Потом женщины появились телефонистками, писарями (писари — они составляли разные там заявки, каждый день давали заявку на блок питания, что столько, допустим, завтра будет строевки, сколько будет завтра питаться, сколько воевать, все у них расписано было). Это было уже после второй половины войны.

- Воевали ли с вами другие, кроме русских, национальности?

- Южные национальности у нас были: узбеки, грузины. Что интересно: они не пили, а чай любили. А каждый день нам давали по 100 грамм. Еще давали табак на неделю. Так они обменивались. Но я не менял этого: так приходилось, что сам выпивал и сам курил, потому что целые сутки сидеть в траншее, когда боя-то нет, было без курева не особенно приятно. Мы же не все время стояли боях, часто в обороне стояли. Ночью и днем было одно и то же. Вот, бывало, сидишь и куришь. А на неделю давали пачку осьмушки табака, махорки. Но давали это всем. Кто не курил, не пил, тот старался сменять это на сахар. В общем, на фронте делились, кто на что горазд.

- Расскажите, Егор Иванович, как сложилась ваша судьба после демобилизации.

- Демобилизовался я в Ленинграде, в 1947 году, в октябре месяце. В первую очередь должен был демобилизоваться возрастной состав, то есть, те, кому было больше, чем за 60. А вторая очередь демобилизованных — это были те, кого должны были демобилизовать по ранению. Так вот, я остался в армии на год на сверхсрочную — уговорил меня командир комендатуры, Рыжко такой. Вот я и остался в армии. Потом, в 1947 году, демобилизовался. А после приехал в Нарву. Нарва подчинялась тогда Ленинградскому главку такому, текстильной промышленности Союза. Вот я демобилизовался и поначалу устроился на фабрику имени Анисимова учеником поммастера. С жильем в Ленинграде, как говориться, просвету не было. А я уже, как говорят, тогда обзавелся с семьей. А один знакомый, который со мной учился, мне подсказал: «В Нарве есть знакомый, работает председателем стахкома на Староткацкой. Давай туда устраивайся.» Ну и мне тогда дали направление в Нарву. Ну вот я и приехал сюда. Как приехал сюда, посмотрел на город: вокзал, церковь, больше здесь ничего не было. Это было в 1947-м году, 27-го августа. Там-то, в Ленинграде, хоть дома были, а здесь ничего не было. Пришел в отдел кадров. А я так как поммастером был, меня взяли работать на Староткацкую фабрику поммастером. Дали комплект. Мы восстанавливали все разрушенное, все сгоревшее. Я собрал недостающие станки, оборудование, потом все это заправили — и все, стали работать. А на пенсию я ушел уже в 1989 году с должности начальника цеха ширпотреба. Там я проработал с 1970 по 1989-й год, считай, почти что 20 лет. Есть у меня трудовые награды: орден Трудового Красного Знамени, орден «Знак Почета», есть медаль «Ветеран труда».

- Кстати, а за что вас этими трудовыми орденами наградили?

- Ну орден «Знак Почета» за восстановление Староткацкой фабрики я получил. Это ыбли тяжелейшие условия, в которых мы работали. Фабрики были разрушены, разворованы, были без окон, без дверей. Но мы не считались с такими жилищными условиями, работали. Часто ходили на субботники. С торфоболота возили торф, им топили мы ткацкое, прядильное, ну и другое оборудование. А за монтаж Георгиевской ткацкой фабрики я получил орден Трудового Красного Знамени. Помню, когда мы досрочно в начале 60-х годов смонтировали жаккардовые машины, главный инженер комбината (текстильный комбинат «Кренгольмская мануфактура») Бортниковский премировал нашу бригаду шестью тысячами рублями. Это были большие деньги. А потом я орден Трудового Красного Знамени получил. Ну и медаль «За трудовую доблесть» получил за работу начальником цеха ширпотреба. Ведь за короткое время мы мы смогли начать выпуск до семидесяти видов продукции: от рукавиц до полированных кругов. В Нарве я еще учился. Закончил шестой и седьмой классы вечерней школы, потом в 1953 году в текстильный техникум поступил, который был на Парусинке. Через пять лет закончил его.

​

(Егор Иванович Носов скончался 6 мая 2005 года на 81-м году жизни, похоронен в городе Нарва, Эстония)

​