Воспоминания саперного офицера о войне 1914-1917 гг. – Г.К.

Теория и практика

В конце ноября или в начале декабря 1914 года один батальон 7-го Финляндского стрел­кового полка, выйдя из деревни Буддерн (Во­сточная Пруссия), внезапной ночной атакой за­хватил передовой германский пост, расположен­ный приблизительно в 1½ верстах впереди, в фольварке Цу-Буддерн, на шоссе, идущем к го­роду Ангербург.

Слабый германский гарнизон не оказал большого сопротивления и, оставив на месте не­сколько убитых, отошел на главную оборони­тельную линию перед Ангербургом. Наши стрелки при помощи моих сапер начали спеш­но окапываться на случай контратаки, но нем­цы таковой не предприняли и ограничились лишь посылкой нам 6-дюймовых чемоданов.

Двое суток спустя в штаб 7-го Финляндско­го стрелкового полка прибыла повозка с круг­лым мотком печной проволоки (15-20 фунтов) и… с инструкцией от корпусного инженера 22-го армейского корпуса на четырех страницах, «как ее использовать». Инструкция эта начиналась приблизительно так: «Для укрепления Цу-Буддерна посылаю вам все, чем располагаю; конеч­но, это немного, но при умелом использовании этой проволоки, она может оказать существен­ную пользу…»

Читатель поймет, что командир полка пол­ковник П. Орлов и все офицеры, в том числе и я, схватившись за бока, долго покатывались от смеха…

Несколько дней спустя от того же корпусно­го инженера была получена новая инструкция, такого примерно содержания: «Разведчиками установлено, что перед германскими окопами часто бывают заложены мины. Чтобы их унич­тожать, рекомендуется использовать бетонные трубы большого диаметра, которые часто мож­но найти в канавах шоссейной дороги. Катя та­кую трубу перед собой, когда она накатывается на мину, можно вызвать взрыв и уничтожение последней».

Надо думать, что корпусный инженер лич­но сам такую трубу никогда не катил, ибо иначе вместе с трубой и он сам бы «уничтожался» и не смог бы давать такого рода инструкций…

В начале зимы 1914-1915 гг. наш фронт ста­билизировался в Восточной Пруссии. В этот пе­риод никаких еще «банных отрядов» не было и в помине. Саперы обратились ко мне: «Ва­ше Благородие, хорошо бы баньку соорудить и попариться, а то вошь заедать начинает». Же­лание, конечно, обоснованное, но как его осу­ществить? Небольшие кирпичные постройки находились повсюду; заложить кирпичами на глине оконные отверстия, смастерить дверь и сложить печь для моих сапер было пустяками, но не было самого главного: котла, чтобы греть воду. «Да это ничего! Коли Ваше Благородие разрешите, мы котел достанем». Понимая, что дело «нечистое», я ответил им: «Попариться, конечно, всем нам очень даже надо. Ну и устра­ивайтесь, как хотите, на ваш страх; я же лично ничего не знаю и никаких «специальных раз­решений» дать не могу».

Не прошло и трех дней, как баня была го­това и мы все в ней знатно попарились и белье помыли, а потом и ближайшие роты стрелков ею попользовались и сапер за это благодарили. Воды горячей было достаточно, — большой чу­гунный котел вмещал несколько ведер. Как я узнал потом, это у какой-то батареи на сосед­нем участке, в 2 ½ — 3 верстах, саперы ночью «сперли» из-под носа часового этот котел. А весил он несколько пудов и надо было еще при­тащить его на плечах…

Саперы в ариергарде

В мае 1915 года был получен приказ об от­ходе из Карпат. Это упало на нас, как гром, так как мы еще не знали о прорыве нашего фронта в районе Горлицы. В ариергарде должен был идти 5-й Финляндский стрелковый полк пол­ковника Шиллинга, а в самом «хвосте» — я со взводом сапер 22-го саперного батальона. За­дача была проста: после прохода н-ской роты (тыловой заставы) уничтожать все мосты и пор­тить дорогу, которая шла по лощине, вдоль ре­ки Выгода.

Отступление началось в темноте, без вся­кого давления противника, который по-видимо­му, нашего отхода не ожидал.

В назначенный час мы расположились при дороге, около первого моста, построенного из бревен еще зимой нашими же саперами. Вот прошел обоз 1-го разряда 5-го Финляндского стрелкового полка, затем его командир со шта­бом, потом потянулись колонны пехоты и, нако­нец, тыловая застава.

Казалось, что надо было приступить к уни­чтожению моста, но так как близости противни­ка еще не чувствовалось, я решил, конечно, на мой риск и ответственность, еще помедлить.

И это было правильно. Время от времени по­являлись группы «отсталых». На вопрос, есть ли кто-нибудь еще за ними, получался обык­новенно ответ: «Как это никого нет? Да там еще обозы идут!».

И, действительно, появлялись вдруг двукол­ки и подводы разного типа и, что особенно странно, принадлежавшие не только ариергардному полку, но и другим частям. Затем шли еще другие «отсталые», но все реже и реже, и вдруг появляется… походная кухня.

Сидит на ней «бородач», посвистывает, в ус себе не дует и совершенно не торопится. Отку­да он взялся, где его забыли, почему он отстал, — это одному только Богу могло быть извест­но…

Появление этой походной кухни произвело на меня такое впечатление, что в дальнейшем, в течение всего нашего отхода летом 1915 го­да через всю Галицию до самого Тарнополя, я всегда медлил рвать или жечь мосты, пока не появится такая вот кухня. Это было безошибоч­ным указанием, ибо кухня была всегда послед­ней, что после нее уже наверное нет никаких отсталых повозок и уничтожению моста нич­то больше не препятствовало.

Если бы я разрушил мост, согласно приказу, сразу же после прохода тыловой заставы, сколько повозок всякого рода досталось бы про­тивнику? Отсталые люди всегда смогут перей­ти через неглубокую речку вброд, а повозка, ес­ли мост уже разрушен, должна быть брошена.

Конечно, я брал на себя большую ответ­ственность в том случае, если разъезды против­ника захватили бы нас врасплох, но мне всегда казалось, что всякий начальник не должен бо­яться ответственности и, исполняя приказание, полученное из штаба, все же, будучи на месте, проявлять разумную личную инициативу в за­висимости от условий каждого данного момента.

Должен добавить, что все сказанное отно­сится только к разрушению сравнительно не­значительных мостов, что вызывает лишь «за­медление» продвижения противника и облегча­ет отход и перегруппировку наших войск. Что же касается уничтожения больших мостов че­рез большие и непроходимые вброд реки, пред­ставляющих собой большую тактическую и да­же стратегическую ценность, то тут роль сапер­ного офицера очень деликатна и приказ о взры­ве должен быть очень точным и исходить от высшего начальства. Приведу в пример такой случай: на реке Днестр, у деревни Журавно, находился большой шоссейный мост, заранее минированный, при котором находился саперный поручик H. с отделением сапер. Командо­вание, решив оставить тет-де пон перед Журавно, приказывает поручику Н. взорвать мост, но он потребовал подтвердить ему это приказание письменно, и только по получении такового мост был взорван. К несчастью, на другой сто­роне Днестра оставались еще наши части. Днестр широк, глубок и с очень быстрым тече­нием, так что вплавь мало кто смог бы через него перебраться, и много наших солдат оста­лось в руках немцев. Поручика Н. хотели пре­дать военно-полевому суду, но, к его счастью, он имел письменное приказание, и свалить ответ­ственность на «ламписта» не удалось. Что же касается настоящего виновника преждевремен­ного взрыва, подписавшего приказ, то ввиду его чина и положения, надо было как-то его вы­ручить, и дело было замято…

Зима 1915-16 гг. в окопах в Галиции

В феврале обыкновенно начинал дуть ма­ленький поземный ветер, сдувавший снег с по­лей и крутивший его в воздухе. Было не очень холодно, но из-за этой «пурги» не было видно ни проселочных, ни других дорог, ведущих к окопам и походные кухни и двуколки со снаб­жением часто ошибались дорогой, блуждали среди метели и не доходили до окопов. Для пе­хоты в передовой линии это был очень тяжелый период, когда она должна была терпеть и голод и холод. Снег, крутящийся в воздухе, когда встречал какое-либо препятствие, оседал и об­разовывал сугробы, покрывая эти препятствия. Доходило до того, что окопы и проволочные за­граждения бывали сплошь покрыты снегом и ничего различить было нельзя. Только в раз­ных местах поднималась из-под снега легкая струйка дыма, означавшая, что в этом месте есть убежище, где солдаты варят себе чай и гре­ются. Австрийцам приходилось, вероятно, еще хуже: ветер дул нам в спину, а им прямо в ли­цо! Никаких боевых действий, конечно, не про­изводилось, лишь иногда несколько разведчи­ков в белых халатах доползали до австрийских окопов «поверх» их проволочных заграждений, но лопаты были бы им более полезны, чем вин­товки, чтобы… откапывать австрийцев из-под снега.

В этот период вызывает меня к телефону генерал Волкобой, начальник 3-й Финляндской стрелковой дивизии ( в это время наши брига­ды были уже развернуты в дивизии) и говорит: «Усильте надзор за вашими складами матерьялов, чтобы стрелки не растащили бы их, и это под вашей ответственностью!».

А около меня в окопах — командир батальо­на и ротные: «Голубчик, замерзаем! Дайте нам 200-300 кольев со склада, чтобы не подохнуть от холода!». «Хорошо, дам, но потихоньку, что­бы никто в штабе не знал. А саперам моим я прикажу немножко «закрыть глаза».

В результате, не было у нас ни замерзших, ни обмороженных. А на соседнем участке Авар­ского полка 16-й пехотной дивизии таковые бы­ли, да еще два ряда кольев собственных про­волочных заграждений были спилены на то­пливо. Таков закон жизни: когда человеку при­ходится выбирать между жизнью или выполне­нием какого-нибудь распоряжения, то он всег­да выберет первое, даже если есть и риск на­казания…

В данном случае кто оценивал более пра­вильно и реалистично положение вещей, заслу­женный и опытный генерал, находящийся в штабе, или же молодой поручик, видящий соб­ственными глазами, на месте, как лучше посту­пить?

Риск понести наказание за «непослушание» был, конечно, небольшой, — кто пришел бы проверять, все ли колья налицо или их не хва­тает…

Солдаты варят себе чай на… динамите

Весной 1916 года генерал Брусилов начал свое знаменитое наступление. После прорыва на реке Стрыпе в направлении города Бучач наш 22-й армейский корпус вместе с другими частя­ми успешно расширял этот прорыв, выбивая ав­стрийцев из их сильно укрепленных зимних позиций. Тяжелой артиллерии почти совсем не было — она была сосредоточена южнее, на глав­ном секторе прорыва, и на нашем участке лишь 3-дюймовые пушки старались делать проходы в проволочных заграждениях противника. Са­перы также получили задачу проделывать эти проходы при помощи так называемых «удли­ненных зарядов». Это были узкие доски дли­ной в 3-4 аршина, на которых были уложены поперек цилиндрические шашки «гремучего студня» в пергаментной бумаге. «Гремучий студень» несколько отличается химически от динамита (т. е. нитроглицерина) и с виду пред­ставляет собой желтоватую студенистую массу, откуда и произошло его название. Он гораздо более безопасен в обращении, чем динамит, и от ударов, производимых попаданием пули, или всяких других, он не взрывается. Не взрывает­ся он и от огня, но загорается и развивает темпе­ратуру около 800 градусов. Взрыв же его вызы­вается детонатором гремучей ртути при помощи терочного приспособления.

После занятия нами немецких окопов меня спешно вызывает командир одного из наших Финляндских стрелковых полков и говорит, что у него в полку каждый день начали появляться раненые от этого проклятого «динамита». Ко­мандир полка просил меня произвести расследо­вание, от чего именно эти ранения происходят.

Выяснилось это очень скоро. Подпихивая под заграждения удлиненные заряды, несколько сапер-подрывников были убиты или ранены огнем противника, не успев еще взорвать свои заряды. После занятия окопов стрелки нашли эти неиспользованные заряды и сделали очень ценное для них открытие, что эти шашки бы­стро, от первой же спички, загораются и раз­жигают костры даже из сырого дерева, а вода в котелках, благодаря высокой температуре, очень быстро вскипает. Чай можно было варить даже под дождем, и это для солдат было очень ценно. Но вот тут-то и случалась беда: разведя костер и окружив его своими котелками с во­дой, в ожидании, когда вода закипит, молодые солдаты подбрасывали иногда в огонь обоймы с патронами, которые после атаки валялись пов­сюду. В огне эти патроны просто «щелкали», не вызывая никакой опасности, и это забавляло но если в костре находились шашки «гремучего студня», музыка получалась совсем иная. Патроны, взрываясь от огня, являлись де­тонаторами и вызывали взрыв шашек, совсем настоящий .Тогда все летело в воздух: котелки и кипяток; горящие головешки и патроны. А среди окружавших костер солдат были и ране­ные, и обожженные, и ошпаренные.

Только русский солдат, мне кажется, мог додуматься варить себе чай на «динамите»!!!

Г. К.

П. С. — Думаю, что «гремучий студень» это то же самое, что французский «пластик». Так как я этого «пластика» в руках никогда не держал и даже не видел, то делаю только предположе­ние.